Всем привет, читателям моего юридического блога, сегодня мы ответим на всех интересующую тему — Мыли Ли Машины При Выезде Из Станции Чаэс. Как обычно, после прочтения если у Вас останутся вопросы, с радостью отвечу на них в комментариях или через наших партнеров-юристов онлайн прямо на сайте не выходя из дома. Если требуется внести какие-то правки в материал, пишите и об этом, чтобы информация получилась точнее и необходимой.
Ликвидаторы – так называли тех, кто пытался минимизировать последствия аварии на ЧАЭС. Около 600 000 людей со всего СССР могут называть себя ликвидаторами. Самыми первыми на устранении последствий взрыва работали сотрудники станции, пожарные и милиционеры. Все они были обречены. Двое погибли сразу при взрыве, ещё несколько десятков человек умерли в течение нескольких недель после аварии.
Малонаселённая сельская местность
превратилась в огромный жилой лагерь:
всюду палатки, бараки, стоянки техники.
По воспоминаниям ликвидаторов одно из самого неприятного, что могло случится – было отрицательное решение на посту дозиметрии, который выпускал транспорт из зоны. Если уровень излучения превышал допустимый даже после «отмывки», то машину не выпускали за пределы поста, а это значило что экипажу и рабочим теперь приходилось выбираться на попутках, потом решать проблемы с транспортов уже в расположении. Однако работа на ПУСО тоже была не из лёгких: приходилось работать в самую жару закутанными в резиновые плащи, полные комплекты ОЗК, не снимая респираторов и очков из-за летящих во все стороны брызг и водяной пыли со взвесью радиоактивных частиц.
Именно эти люди ценой невероятных усилий и собственного здоровья предотвратили развитие катастрофы, сдержали радиоактивную «заразу» в минимально допустимых рамках. Почти 95% выброшенного радиоактивного топлива находится в пределах «Укрытия».
Ликвидационные мероприятия включали две основные составляющие: возведение саркофага над уничтоженным энергоблоком для предотвращения дальнейшего распространения радиоактивных веществ и деактивация уже заражённой территории. Помимо этого на широкую ногу была поставлена радиационная разведка, которой занимались как военнослужащие войск радиационной, химической и биологической защиты, так и гражданские специалисты. Они тщательно проверяли фоновые уровни и уровень заражения почвы и воды во всей зоне отчуждения и за её пределами, именно на основе их данных принимались решения о проведении тех или иных работ и об отселении жителей.
— Через полчаса зазвонил телефон. Диспетчер скорой сказала, что нужно срочно явиться на подмогу, — вспоминает Владимир Фейгин. — Первым у входа в медсанчасть меня встретил сотрудник первого отдела (сотрудники этих отделов следили во всех советских организациях за режимом секретности. — Ред.). Сказал коротко: «Вы сейчас поедете на станцию. Что увидите, о том молчите». Всего у нас было шесть машин скорой. Уже на подъезде к станции увидел небывалое. Над развалом в четвёртом блоке поднималось столбом в небо что-то похожее на северное сияние… В ту ночь мы отвозили в медсанчасть пожарных и работников станции. Там их раздевали, мыли и укладывали под капельницы. К утру, чтобы найти для всех место, стали выписывать других больных. В это время мне тоже стало плохо.
Северное сияние над разрушенным реактором
— Мы решили посмотреть на станцию с крыши самого высокого дома, — продолжает рассказ Светлана. — Оттуда по прямой до станции километра три. Посмотрели на дым над четвёртым блоком и пошли гулять дальше. Помню, каким разным было настроение у припятчан. Кто-то радовался весенней субботе. Видимо, ничего не знал. А кто-то, похоже, знал. Прямо при нас в гастрономе женщина начала рыдать вроде бы ни с того ни с сего…
«Решили посмотреть на горящий реактор с крыши»
«МОЁ!» собрала уникальные свидетельства людей, которые побывали в эпицентре самой крупной в мире ядерной катастрофы — врача медсанчасти Припяти, оператора четвёртого энергоблока и дозиметриста-разведчика, который 20 лет по долгу службы изучал разрушенный реактор
В понедельник медикам было приказано провести в дошкольных учреждениях и школах йодную профилактику. Взрослым тоже рекомендовалась, по собственному желанию. И я видел, что некоторые ее проводили: кто йодную сетку рисовал, кто капал йод в сахар, кто пил специальный препарат йода — дефицита не было, его можно было свободно купить в аптеке. Лично я ничего такого не делал: думал, люди увидят, паниковать начнут, подумают: «Вот посмотрите, Шляга боится!». Я сам жил на этой территории, ходил в тот же магазин, в ту же школу. Люди меня видели, я не прятался и не уезжал. И сына своего не вывозил, пока всех детей в районе не начали отселять.
Об отсутствии официальных сообщений в первый день
Первого мая мы провели митинг. Обычно на демонстрацию вместе с трудовыми коллективами выходили большие колонны школьников — в тот раз было принято решение детей не выводить. Единственное, что отдельные семьи пришли с детьми — этого отрицать не могу. Официальных запретов на выход не было.
Об «ажиотаже» и «нагнетании радиофобии» западными радиостанциями
Больших ошибок на уровне местной власти в тот период я не вижу. Я могу, конечно, сказать, что можно было бы сделать больше в первые дни. В идеале, конечно, надо было 27−28 апреля выдать всем йодопрепараты. Но об идеале говорить сложно, потому что никто не располагал информацией. Все познавалось с момента исследований. Но потом власть делала ровно то, что и следовало делать. У нас не было опыта преодоления таких бедствий.
Для меня одной из самых интересных тем всегда была сама промлощадка, ведь по разным данным, до четверти радиоактивного топлива, покинувшего реактор, осталось в близком радиусе вокруг него. Конечно, во время активной фазы ликвидации последствий, это место старались хотя бы немного обезопасить, а куски графитовых стержней и обломков энергоблока, бульдозерами и радиоуправляемой техникой собирали вместе. Эти могильники, оказывается, сегодня похоронены прямо под фундаментом объекта «Укрытие-1». Еще будоражит мысль, о том, что где-то в недрах конструкции расплавлены сотни армейских парашютов, на которых отважные пилоты спускали свинец и мешки со смесью прямо в жерло реактора. К слову, еще один интересный факт – сам взрыв реактора, будучи частично сдержанным 1200 тонной бетонной крышкой, был не такой уж разрушительный, как считают многие — в окружающих станцию строениях даже остались целыми стекла.
И вот остановка возле небольшого монумента Великой Отечественной Войны. Гид показал нам у дерева очередное туристическое пятно (как и другой экскурсовод Александр 2013) и буквально сразу же, сквозь чащу кустарника и деревьев, открылся вид на небольшое одноэтажное строение, метрах в 20. Остатки деревянного забора и разложенные, скорее всего для выразительных фото, куклы и детская металлическая печка, остов велосипеда. Над тропинкой с двух сторон склонились ветки, и я отмечаю, что даже за 2 года зелени прибавилось. Конечно, возникает вопрос, почему это здание не сравняли с землей. Скорее всего, конкретно рядом не было особенно грязных мест или его хотели приспособить для будущего использования ликвидаторами (ввиду близости к ЧАЭС). Внутри об этом не говорит ничего – только полный хаос. Шкафчики с некогда детскими вещами, советские плакаты и много вещей, характерных для детского сада. В комнатах много удачных для постапокалиптических фото перспектив. Конечно, вещи то и дело перемещаются по комнатам, занимают места на подоконниках, а книги с каждой группой раскрываются на других страницах. И все равно, создается обманчивое ощущение, что здесь все было оставлено именно так 30 лет назад. Фото из этого садика буквально заполонили интернет и все же место действительно интересное, в рамках посещения 10-ти километрового периметра.
с. Копачи
Вид на станцию открывается с непривычного ракурса, в том смысле, что главная перспектива обычно показывает ее нам со стороны 4-го блока, а здесь мы видим флагмана атомной индустрии во всю длину. Страшно представить, что ощущали мчавшиеся сюда (чтобы по дороге получить меньшую дозу) ликвидаторы, которым открывался вид на разрушенное здание. Далее мы не сразу подъехали к жемчужине местности, а сперва отметились возле самой памятной стелы в Зоне – с названием города, ставшим нарицательным – стела Припять . Конечно, я не представляю, как можно приехать на подобную экскурсию и не оставить себе на память фото на фоне этого монумента Опять же, ваше поведение – показатель вашего воспитания, так что здесь также стоит вести себя уважительно. Отсюда до печально известного реактора всего лишь 1.2 км и хотя перекресток трех дорог находится на пути того самого, часто обсуждаемого западного следа, место для туристов вымыли на совесть – фон вполне в норме. А вот стоит отойти от дороги всего на несколько десятком метров к обочине, дозиметр начнет активно ругаться.
Опасно ли попасть под дождь на экскурсии? Нужно ли брать с собой счетчик Гейгера? Есть ли в зоне мобильная связь? Где получаются самые апокалиптические фотографии? И надо ли пить йод и алкоголь после посещения зоны? Рассказываем подробно.
Анастасия Степанова
Припять
В Припяти ничего не белили и не красили после катастрофы. Цифры на дозиметре меняются чуть ли не каждые 10-30 метров, когда вы едете по городу. Местами радиация сильно «подскакивает». Саркофаг — изоляционное сооружение над четвертым энергоблоком атомной станции — виден из любой точки в Припяти.
Насколько это безопасно
Первая «точка» высадки у бетонного мемориала «Припять»: здесь все быстро фотографируются для инстаграма. Вторая — центр города, где вы проведете пару часов. Здесь находится парк аттракционов с проржавевшим колесом обозрения и детскими машинками с облупившейся краской — всё выглядит как в хороре. Катастрофа произошла 26 апреля, а эти аттракционы должны были открыть на майских праздниках.
В этом «не пустят» и заключается главный минус официальной экскурсии: гидам не нужны проблемы, поэтому они будут вести вас строго по маршруту, пресекая любые непредписанные активности (например, вам не дадут исследовать заброшенную хрущевку или радиолокационную вышку).
Это село расположено всего в 25 километрах от Припяти, так что может показаться самым простым способом попасть в запретную зону. Но вокруг будет много людей: как патрулей, так и обычных дачников, которые вполне могут вас сдать. Так что придётся потратить много времени на то, чтобы прятаться. Также учитывайте, что нужно будет переплыть реку и перейти через болото — тоже сомнительное удовольствие, которое вряд ли компенсируется более короткой дорогой.
Что нужно взять с собой
Попасть в Чернобыль можно либо на своей машине, либо на маршрутке Киев–Чернобыль. Конечно, придётся пройти КПП, на котором могут спросить причину поездки (можно попробовать сказать, что едете на кладбище и назвать случайное имя), либо понадобится подтверждающий документ (о бывшей прописке или удостоверяющий захоронение родственника на территории). Как вариант — можно попробовать напроситься попутчиком к кому-то, у кого эти бумаги есть.
Издалека жилые дома вовсе не выглядят разрушенными, но возле самых их стен под ногами хрустит битое стекло и кирпичная крошка. В квартиры нас не пускают: и дело даже не в радиации, а в опасности обрушения. На углу площади возле длинного многоэтажного дома — две желтые телефонные будки, но самих таксофонов нет и в помине.
Контуры огромной арки нового укрытия лишь угадываются в пелене дождя — серый цвет оболочки сливается с пасмурным небом. Оценить всю грандиозность строящегося сооружения можно, лишь подойдя практически вплотную к колоссальной металлической конструкции весом более 29 тонн и высотой 110 метров. Маленький пятачок на монтажной площадке выделен для посетителей и огражден красными лентами, выходить за которые строго запрещено — всюду работает техника. По словам специалиста по координации строительства группы управления проектом Петра Британа, сейчас на площадках проекта НБК занято около 1,5 тысяч человек, и только треть из них иностранные специалисты. Планируется, что разрушенный четвертый энергоблок накроют новой аркой к концу 2020 года. Сам процесс «надвижки» арки займет 10 дней.
Площадки ЧАЭС
Центральная площадь начинает понемногу сдавать свои позиции перед наступающим лесом. В стыках плит растут молодые сосны, плиты затягивает бурый мох. Сквозь ступени, ведущие к Дому культуры «Энергетик» пробиваются кусты шиповника, на голых еще ветках — кроваво-красные ягоды. Вдруг раздается громкое жужжание. Все начинают тревожно оглядываться в поисках источника звука. Первое, что приходит на ум, — мы потревожили улей диких пчел. Но загадка разрешается быстро — в небе над городом кружит беспилотник.
Из рассказа очевидца: «У меня кроссовки были „Адидас“, в Твери сделанные. Я в них в футбол играл. Так я в этих тапочках через „рыжий лес“ ходил в промзону станции, чтобы сократить путь. После Чернобыля еще год в них мяч гонял, а потом академик знакомый попросил кроссовки померить на предмет радиации. И не вернул… Их забетонировали».
Из рассказа очевидца: «26 апреля в Припяти был день как день. Я проснулся рано: на полу теплые солнечные зайчики, в окнах синее небо. На душе хорошо! Вышел на балкон покурить. На улице уже полно ребят, малыши играют в песке, старшие гоняют на велосипедах. К обеду настроение стало и вовсе веселым. И воздух стал ощущаться острее. Металл не металл в воздухе… что-то кисленькое, как будто батарейку от будильника за щекой держишь».
Невидимая смерть
Сразу после взрыва работники АЭС еще не понимали, что именно произошло. Необходимо было найти место ЧП и оценить разрушения. В реакторный зал отправили двух инженеров. Не подозревая об опасности, они подошли к месту взрыва и увидели, как из жерла разрушенного реактора бьет красный и голубой огонь. На людях не было ни респираторов, ни защитной одежды, но они бы и не помогли излучение достигало 30 тысяч рентген в час. От него жгло веки, горло, перехватывало дыхание.
